Деньги за путину - Страница 6

К оглавлению

— Не дави мешок вниз, дьявол!

— Да не давлю я — наоборот, помогаю.

— Какой «наоборот»! Погоди, вот сброшу, ты у меня получишь.

Так, переругиваясь, они дошли до трапа.

— Да отойди от меня, черт!

— Все-все, ушел.

— Ух, и получишь же ты…

— Ладно-ладно.

Вокруг собралась толпа.

— Кишка тонка, — бросил кто-то.

— А ну смелее, гладиатор! — крикнул Григорий Шелегеда.

Гену будто кто подстегнул. С разбегу взбежав на трап, он повернулся спиной к борту кунгаса и разжал руки — раздался взрыв хохота. Мешок пролетел мимо и бухнулся в воду.

— Минус один мешок, — констатировал Шелегеда.

Гена выдавил из себя улыбку, отер мокрое лицо, развел руками:

— Эт, черт! Не рассчитал маленько.

Они возвратились к своим носилкам.

— А ну, — попросил шепотом Савелий и оглянулся по сторонам.

— Чего «ну»? — не понял Гена.

— Берись, говорю.

— Кончай комедию. Видал, я и то…

— Берись, говорю!

Савелий согнулся в три погибели. Когда мешок лег на шею, он постоял так несколько секунд, словно раздумывая.

— Чего ты? — наклонился к нему Гена.

— Мне бы, понимаешь… разогнуться, а там…

— Попробуй, чем ныть.

— Да что-то не разгибаются.

— Ноги, что ли?

— Не, колени.

— Давай помогу. — Гена ухватился одной рукой за ногу чуть ниже ягодицы, а второй надавил на чашечку колена.

— Ой-ой! — неожиданно хихикнул Савелий, мешок сполз со спины.

— Чего ты?

— Да щекотно стало. Эх, жаль! Если б разогнуться, то запросто…

Подошел Шелегеда.

— Кончай, гладиаторы, экспериментировать. Сейчас будем загружать ваш славный «утюг».

Старый кунгас, который первое время Савелий путал почему-то с «лангетом», был его с Антонишиным детищем, их славой и гордостью. Им, а не кому другому, поручил Чаквария в начале путины возродить кунгас к жизни. Правда, сам инженер руководствовался несколько иными соображениями. «Откуда эти недотепы взялись? — думал он тогда. — Этого, в очках, ветер качает — вот-вот свалится. Второго бугая будто три дня колотили — только кряхтит да морщится. Бог с ними, пусть ковыряются с этой развалиной. Все равно обещали новый». Однако на всякий случай строго предупредил: «Чтоб за три дня прошпаклевали и просмолили».

Старый кунгас

Эх, старый, славный рыбацкий кунгас. Словно уснувший кит, лежал он у самого края обрывистой суши. Лет двадцать назад, а может, тому более, сработал его колхозный плотник дядя Яша. То ли под рукой не нашлось нужного материала, то ли какими другими соображениями руководствовался мастер — только кунгас вышел посудиной тяжелой, точно литой из чугуна. Словно предназначалась ему по меньшей мере судьба дежневских кочей.

Своего родителя кунгас давно пережил. Дядя Яша был похоронен где-то здесь, но берег подмывался, оползал, и море однажды поглотило кладбище… Теперь могила колхозного плотника как у настоящего моряка — в море.

В ту зиму кунгас пролежал всем своим многопудовым грузом на полустертом днище. Его забыли перевернуть и даже не подложили бревен, чтобы осенние, а потом весенние ветры выдули всю сырь, накопившуюся за лето в усталых досках.

Понятно, к концу осени колхозные чаны наполняются красной рыбой, а бочки — красной икрой, и на старый кунгас махнули рукой — новый, мол, пообещал морпорт.

Так и прозимовала посудина, полная вначале снега, а затем льда. Все бы ничего, да в середине апреля понесла нелегкая Пашку на тракторе в море за корюшкой. Сам он и не заметил бы, чего сотворил, если бы не дедушка Нноко — ветеран труда колхоза «Товарищ». Он прытко заковылял вслед трактору, замахал широкими рукавами кухлянки, но опоздал… Левой гусеницей Пашка раздавил кормовой открылок полузанесенной посудины. «Не горюй, не грусти, дедуля, — весело и беспечно крикнул он Нноко, — все одно — трын-трава…» Старику послышалось «дрова», и он сразу осекся: дрова так дрова, колхозу виднее. Только вспомнил то далекое время, когда молодым ходил на этом кунгасе до самых верховий Лососевой реки.

Получив ответственное указание Чаквария, Савелий и Антонишин обошли посудину дважды, примериваясь, откуда же начать. Впервые им предстояло иметь дело с кунгасом.

— Одних ржавых гвоздей с ведро надо повыдергивать, — пожаловался Савелий, но взял ломик и долго его рассматривал.

Лишь к вечеру они сообразили с удивлением, что выдергивание гвоздей — это еще не ремонт, а лишь приготовление к нему. Из трех отпущенных дней одного-то ведь уже нет. От такой мысли сделалось не по себе. За кунгас, какой бы он ни был старый, спросят с них. Все равно наступит час, когда соберется вся бригада, чтобы отправиться к устью Лососевой реки. А если с кунгасом выйдет чего не так? Как бы не пришлось бежать куда глаза глядят…

— Да нет! — возразил вслух своим мыслям Савелий. — Инструмент дали? Не дали. Людей? Пожалели. Э-эх!

— Не говори, — поддерживал его Антонишин, вращая шеей. — Есть же плотники в колхозе. Бог и велел им заниматься этим утюгом. — Он пнул кунгас ногой и подцепил гвоздодером край бруса, соединяющего днище посудины с бортом. — Тянем?

Савелий удачно вогнал в образовавшуюся щель топор. Старая смола по шву натянулась, лопнула. Брус обломился. Гена просунул палец и со знанием дела протянул:

— Э-те-те! Как же они плавали? Шпаклевочки-то совсем тю-тю. Ну и работнички, видать, делали!

— Погоди разглядывать, брус надо отодрать. Да не рви, не рви. Так можно обламывать до посинения.

Шпаклевка между днищем и бортом все же была, только почти вся сгнила. Савелий поддел ее гвоздем и вытянул распадающийся влажный жгут.