Деньги за путину - Страница 55

Рыбаки знали причину его грусти, и за едой кто-нибудь обязательно интересовался:

— Ну что, Слава, опять мебели прибавилось?

Слава, казалось, только и ждал этого вопроса, простодушно выкладывал:

— Не, на сей раз проигрыватель. С двумя колонками. Японский. Пятьсот. Спрашиваю, где взяла деньги? Заняла, говорит, в конце путины расплатимся. А как расплатишься, если еще за кольцо должны и за мутоновую шубу?

— Ты хоть себе на штаны-то оставь, — вставлял кто-нибудь.

Фиалетов вздыхал и вяло ковырял вилкой в тарелке.

— На море б вернуться. Там хоть по семь месяцев не видишь ни дома, ни жены.

— Во, дожил! — разглагольствовал Витек. — Не, я повременю с женитьбой. Насмотрелся я на вас, семейных — один смех. Мне простор нужен, свобода. Вот ты скажи, — обращался он к Антонишину, — есть счастье в жизни? В семейной.

— У кого как, — немногословно отделывался Антонишин.

— А у тебя? — напирал Витек.

— У меня все нормально.

Витек безнадежно махал рукой:

— О мышах говорит — не остановишь, а по делу слово не выжмешь.

— Правильно, нечего об этом трепаться, — вставлял Шелегеда.

— А я думаю, — мечтательно говорил Савелий. — Семья — это великое дело. Все сообща, дети…

— Огород и корова, — вставил Витек, — страховка на всякий случай, полированный гарнитур и ковер на стене. Дача с полувидом на море, а потом два памятника из силикатного кирпича.

Антонишин чертыхался. Все смеялись. Просыпался Омельчук и спрашивал:

— О чем беседа?

— О семье и браке.

— Ясно. У холостяков одна тема на языке — бабы.

— Ты-то сам не сегодня завтра окольцуешься.

— Сначала кольцо на пальце, потом на шее, — хохмил Витек.

— Подожди, найдется и тебе колечко. Запищишь!

Анимподист не выдерживал и многозначительно произносил одно и то же:

— Разводов много.

Корецкий вздыхал и нравоучительно вещал:

— Жениться надо в сорок лет. Как раньше. Брать ее на все готовое… Не старше двадцати лет. Воспитать по своему нраву, подчинить. Никаких разводов не будет!

Савелий твердил свое:

— В сорок поздно. Чем раньше, тем лучше. Я хочу видеть своих детей взрослыми.

— Сам еще ребенок.

— Кто, я ребенок? — обижался Савелий. — Да в моем возрасте Гайдар полком командовал…

— То Гайдар.

— А, ну вас. Вам лишь бы языком ляскать.

Точку ставил мудрый Антонишин:

— Жизнь коротка. Надо все успеть, что отпущено нам. Женитесь, ребята. Мой вам совет.

Слава Фиалетов грустно поддакивал и добавлял без всякого энтузиазма:

— Все решают самые первые дни. Нет, самый первый час. Вернее даже, самые первые минуты до того, как бухнетесь в постель. А, ну вас… Пора на переборку. Опять мучиться с плашкоутом.

Савелий подумал, что из-за этого плашкоута он уже несколько дней не видел Илонку. А ведь она вот-вот должна уехать. Странная все же она. У него опять замирало сердце, он снова и снова видел ее ту, в густом красноватом свете, такую решительную и такую беспомощную.

К обеду опять сыпанул дождь, поднялся ветер. Похолодало. Антонишин мучился, чертыхаясь, возле дымящей печи. Корецкий раскладывал пасьянс. Витек «добивал» гитару, остальные валялись на нарах. Савелий первым заметил сквозь расплывающееся в дожде окно, что с правым садком невода неладно. Вышел из палатки. В углу невода равномерно качался, будто кивал, черный предмет, точнее, голова. Даже было видно, как опускаются и поднимаются из воды плечи и неподвижная согнутая рука.

— Ребята, человек в неводе!

Эти слова подняли всех враз. Шелегеда сдернул бинокль. Однако густая моросящая мгла смывала изображение.

— А ну, гладиаторы, кто смелый? Давай-ка ты, Витек, сплавай.

— Почему Витек, почему Витек? — вдруг обиделся Савелий. — Я первый заметил, я и пойду.

— Сиди, интеллигент, очки потеряешь, — улыбнулся Антонишин. — Позволь уж это нам.

Савелий сплюнул и даже сам удивился, откуда у него взялись такие слова:

— Ну, вы, шелупня, закройте свои хохотальники. Тоже мне, гладиаторы! Идите лучше грейтесь у печки.

Это понравилось. Не обиделся и Анимподист, только сказал:

— Молодец, хоть словам нормальным научишься здесь. А то все «пожалуйста», да «спасибо», да «с добрым утром…»

Савелий, натягивая на ходу куртку, скатился вниз и уже подтягивал лодку. Шелегеда, уловив момент, когда откатилась волна, прыгнул и схватился за весла. Рядом плюхнулся Савелий. Им пришлось грести против ветра. Волна высоко поднимала тяжелый нос, и когда он опускался, ветер холодных брызг с ног до головы окатывал гребцов. Перед входом в невод Савелий лег на нос и поймал оттяжку. По канату они добрались до правого садка. Черным предметом, так походившим на человека, оказалось полузатопленное огромное бревно. Приливная волна затащила его под садок, запутала в дели — может, и порвало.

— Давай с кормы, так легче, — крикнул бригадир.

Лодка развернулась. Шелегеда продолжал отчаянно грести, чтобы бортом не сесть на бревно.

— Сумеешь, Сева? — в голосе бригадира Савелий уловил нотку теплоты.

— Конечно. Подержись на месте. — Он перекинулся через Шелегеду, дополз до кормы. Лодку кидало теперь с борта на борт, и она медленно наполнялась водой. В таком положении нужно было очень быстро распутать бревно, вытолкнуть его за невод.

Савелий ухватился за скользкую кору, и тут волна опустила лодку — раздался глухой удар.

— Назад! — что есть мочи заорал Савелий. Однако он все же успел удивиться: как это ему не отбило пальцы. Попади они между бревном и лодкой… Он даже в растерянности огляделся — что же произошло? Ведь когда они шли, было тише. Но море уже пенно бурлило, бочки на углах садка взрывались фонтаном брызг, цвет воды, одинаковый с небом, казался зловещим. На берегу маячили фигурки рыбаков. «Шторм начался, вот оно что», — тихо прошептал Савелий.